[Marmaluka]

Владимир Михайлович Алпатов "Япония: язык и культура", 2008. ссылка

Алпатов - российский лингвист, член-корреспондент Российской академии наук по отделению историко-филологических наук, доктор филологических наук. Автор более 200 работ по лингвистике, прежде всего по японистике и истории языкознания.

В предисловии автор адресует книгу «широкому кругу людей, интересующихся Японией», но для меня обилие специальной терминологии сделало чтение не таким уж простым делом. Монография представляет собой достаточно подробное исследование японской языковой культуры, в основном ее современного периода, но уделяется внимание и особенностям формирования языка в разрезе исторических эпох. В тексте упоминается большое количество источников, в том числе японских работ на эту тему, и дается их критический анализ.
Вначале пыталась конспектировать, но слишком многое кажется интересным и важным, что в итоге привело к фактическому цитированию книги полностью.

Начала читать прежде всего из-за интереса к японской картине мира, отражением и выражением которой и служит язык. Но попутно получила ответы на многие имеющиеся вопросы, как то – почему японское телевиденье перегружено письменностью, как японцы при всем обилии иероглифов умудряются пользоваться компьютерной клавиатурой и многие другие. Необычайно полезная и информативная книга. Большой плюс сопоставление описываемых особенностей японского языка с русским или английским языками, такие аналогии и примеры, хотя автор специально не ставил себе задачу заниматься сравнительной лингвистикой, очень способствуют понимаю текста.

Происхождение японского языка

Японский этнос, как предполагают, сформировался из аборигенов Японских островов, чей язык был австронезийским, родственным языкам современных Индонезии и Филиппин, народа загадочного происхождения называемого айнами, антропологически отличного от всех исторически известных соседей, с языком, родственные связи которого до сих пор не установлены и вторгнувшихся в первые века новой эры с материка алтайских племен.
Вклад в формирование японского языка внес каждый из этих народов, но этот вклад не был равноценен. И на сегодняшний день у специалистов нет единого мнения к какой группе и какой языковой семье отнести японский язык.
Древнейшая лексика и дописьменные заимствования (в основном из корейского и китайского языков) в объединены исследователями в единый класс ваго, что буквально означает «японские слова».
Несмотря на географическую изолированность сформировавшегося японского этноса определяющее влияние на японский язык оказало культурное влияние соседнего Китая и определило его развитие на более чем тысячелетний период.
До знакомства с китайской иероглификой японцы не знали письменности. Первые японские письменные источники датируются началом 8 века. Вместе с иероглифами в японский язык вошли и их чтения, подвергшиеся фонетическим преобразованиям. Образовался, а затем значительно развился слой китайской по происхождению лексики, именуемый канго, буквально «китайские слова».
Интересная особенность влияния китайского языка на японский - его письменный характер. Т.е. знание китайского языка в Японии было знанием письменного языка, а говорить по-китайски не мог практически никто. В течение VIII в. боролись две тенденции: писать на китайском языке и приспособить заимствованную письменность к своему языку. Манъёгана– первый этап преобразования китайских иероглифов в японское фонетическое письмо – кану. Дальнейшая стандартизация и упрощение начертаний фонетических знаков шли ещё более столетия и привели к формированию в начале X в. двух основных видов каны – хираганы и катаканы, используемых до наших дней.
В письменном языке сформировались камбун и вабун (буквально соответственно 'китайское письмо' и 'японское письмо'). Тексты на камбуне, как и предшествовавшие им тексты, отличались от собственно китайских тем, что снабжались специальными знаками, позволявшими их читать по-японски. Непременным атрибутом камбуна были значки, указывавшие на добавление японских грамматических элементов, не имеющих параллелей в китайском языке, и на изменение порядка слов, сильно различающегося в двух языках. Камбун активно использовался на протяжении тысячелетия (с IX по XIX вв.) и структурно мало менялся.
Вся сфера художественного творчества считалась легким занятием, развлечением. Именно поэтому в нее были допущены женщины, ставшие авторами самых значительных прозаических произведений X–XI вв. Уже тогда проявлялись значительные различия между мужской и женской речью, существующие в Японии даже сейчас. Во всех художественных жанрах господствовал вабун, тексты писались на чистой или почти чистой кане (для женщин считалось неприличным знать иероглифы), в лексике господствовали исконные слова (ваго) при очень небольшом числе заимствований из китайского языка (канго).

Язык – один из немногих действительно исконных компонентов японской культуры. В Японию из Китая (прямо или чаще через Корею) пришли и государственное устройство, и буддизм, и многие элементы культуры, считающиеся сейчас специфически японскими (от боевых искусств до икебаны и чайной церемонии). Заимствована была иероглифическая письменность, но всё-таки язык остался японским, да и письменность значительно японизировалась благодаря кане. Этот факт значительно повлиял на языковые воззрения японцев.

В конце XVI в. в Японию начали проникать первые европейцы, в основном португальцы, а также испанцы, распространявшие христианство и западную материальную культуру. Это событие значительно повлияло на японскую языковую культуру в двух отношениях. Во-первых, в Японии впервые осознали существование других языков помимо японского и китайского. Во-вторых, в языке появились первые заимствования из западных языков. Они делились на два класса: торговую и религиозную лексику; торговая лексика (только имена) записывалась иероглифами, а религиозная (включавшая и глаголы, прилагательные: молиться, невинный и др.) латиницей, поскольку ее надо было строго отделять от ваго и канго.

В начале XVII в. династия Токугава запретила христианство, изгнала европейцев и превратила Японию в закрытую страну. Xристианская лексика исчезла (после разрешения христианства во второй половине XIX в. она создавалась заново), но торговая лексика во многом сохранилась. Пришедшие из португальского слова pan 'хлеб', botan 'пуговица', biroodo 'бархат' живут в японском языке более четырех столетий, и даже название специфически японского блюда tempura восходит к португальскому tempero 'умеренный'. Заимствование слов из западных языков, более всего из нидерландского, продолжалось и в период закрытой Японии. Это были либо также слова торговой лексики (существующие до сих пор koohii 'кофе', garasu 'стекло' и др.), либо термины наук, литература по которым допускалась к ввозу в Японию, в частности, медицины. Уже в те годы в Японии выработалась привычка к европейским заимствованиям.
Период закрытой Японии стал временем активного развития литературы, искусства и национальной науки. Именно в это время складывалась национальная школа ученых koku-gaku (буквально наука страны), впервые в японской истории поставившая вопрос о национальной самобытности и исконных элементах культуры японцев. Эти ученые обратились к исконным компонентам культуры, которых оказалось лишь два: синтоизм и язык. В рамках этой школы сформировалась национальная традиция японского языкознания, независимая от китайской традиции. Ученые того времени игнорировали канго, считая их чуждыми «японскому духу», занимаясь исключительно ваго.
В эпоху Мэйдзи (1868–1912) был взят курс на развитие капитализма и на освоение европейской культуры. Прежние литературные языки, особенно камбун, оказались непригодными для новой ситуации. Нужен был новый, единый и общепонятный язык. Пришло осознание необходимости нового литературного языка на разговорной основе.
Новый литературный язык на разговорной основе в противоположность бунго получил наименование koogo (буквально 'устный язык'). Первая нормативная грамматика этого языка появилась в 1916 г.
Этот язык постепенно охватил все культурные сферы. Довольно быстро на него перешли художественная проза и появившаяся во второй половине XIX в. пресса, а уже в ХХ в. – радио. Гораздо сложнее шел переход на него в сфере науки, в поэзии. Устойчивее всего прежний литературный язык (бунго) оставался в сфере деловой письменности. Лишь после 1945 г. и здесь началось использование современного литературного языка.
В России, как и в Европе, самыми престижными текстами сначала считались религиозные, потом художественные, а язык официальных документов всегда рассматривался как не очень «высокий», даже если исходил из высших сфер. В Японии же в иерархии жанров выше всего стоял язык официальных текстов, прежде всего, исходивших от императора. Показательно, что их писали на самом престижном из использовавшихся языков. Веками их писали на камбуне, который ценился выше, чем бунго, а после отмены камбуна—на бунго.
Для некоторых деятелей японской культуры европеизация казалось неотделимой от овладения западными языками, в первую очередь английским. В крайнем варианте предлагалось отказаться от японского языка, в более умеренном варианте речь шла о массовом японо-английском двуязычии.
Победил более естественный для Японии вариант, при котором не происходило резкого обрыва традиций, а заимствованные знания становились составной частью японской культуры. Так это в прошлом произошло с китайскими знаниями, теперь наступил черед натурализации западной культуры, включая языковую культуру. Стояла задача освоить новые понятия, выразив их на японском языке. Для этого существовали два способа: прямое заимствование и калькирование с помощью вновь создаваемых или переосмысляемых канго.
В период с 60-х гг. XIX в. по 20-е гг. ХХ в. в японский язык вошло много слов, заимствованных из западных языков, в этот период они стали стандартно именоваться gairaigo, буквально 'слова, пришедшие извне', отделяясь и от ваго, и от канго. Заимствования из того или иного языка отражали престиж соответствующей страны в той или иной области: Франции в моде, Италии в музыке, Германии в философии. Но уже к концу эпохи Мэйдзи 75 % всех гайрайго составляли заимствования из английского языка.
Однако прямое заимствование оказывалось не единственным способом образования новой лексики. С ним, особенно в первые десятилетия европеизации, конкурировало использование уже существующих средств своего языка, то есть создание калек или слов, отражавших новое понятие в своей морфемной структуре. Для этого использовались почти исключительно канго. К этому времени японская культура уже давно обособилась от китайской, и канго использовались в Японии вне какого-либо отношения к Китаю, как органичные элементы своего языка, удобные для образования новой культурной лексики.
Причин удобства канго для этих целей было как минимум две. Во-первых, корни китайского происхождения кратки и обладают почти безграничными возможностями комбинирования, из них легко создаются сложные слова, нередко окказиональные, или последовательности сколь угодно большой длины—сцепления. Значения сложных канго часто прозрачны: если знать, что raku значит 'падать', ka – 'низ', а san – 'зонт', то нетрудно догадаться, что rakkasan из raku + ka + san значит 'парашют'. А корни ваго обычно длиннее и имеют ограниченные словообразовательные возможности. Вторая причина – культурно-стилистическая. В большинстве случаев ваго – бытовые, обиходные слова, иногда слова, связанные с традиционными ремеслами, искусствами, в том числе с поэзией, в них сильны эмоциональные компоненты значения, а канго – слова книжные, свойственные стилям, связанным с культурными сферами.
Окончательно сложилась такая важная особенность японского языка как обилие синонимов (точнее, квазисинонимов): имеется много пар сходных по значению ваго и канго. Часто они либо записываются тем же иероглифом, по-разному читаемым, либо ваго пишется одним иероглифом, а канго—двумя иероглифами, один из которых тот же самый. Однако замена одного синонима на другой чаще всего невозможна в связи со стилистическими факторами. Слишком часто близкие по значению канго и ваго относятся к разным сферам. Например, эквивалентом русского сердце обычно считается японское ваго kokoro. Однако это обиходное слово издавна соответствовало переносным значениям соответствующего русского слова (переводиться может и как дух или душа). Сердце же как человеческий анатомический орган – канго shinzoo (слово, появившееся лишь в XIX в.).
Однако канго обладают одним большим недостатком: они часто с трудом понятны на слух, поскольку в их подсистеме очень велика омофония. Например, в «Большом японско-русском словаре» имеется 23 слова с разными значениями и одинаковым звучанием kooshoo. На письме все эти слова трудностей не вызывают, поскольку пишутся разными иероглифами. Распространение устных средств передачи информации, в том числе появившегося в 20-е гг. XX в. радио, стало ограничивать применение сложных канго.

Константы японской языковой культуры - это географическая и генетическая обособленность японского языка, необычно долгое совпадение государственных, этнических и языковых границ, длительность и существенность контактов чисто письменного характера с китайским языком, формирование внутри системы языка подсистем ваго и канго, к которым в последние столетия добавилась третья подсистема гайрайго. А также важная роль этикета в японской языковой культуре и особое место в ней письменности.

продолжение в комментариях